Российская власть на протяжении последних трех лет усиленно создает покорное и смиренное, комфортное для себя информационное поле, преследуя журналистов-разоблачителей и их адвокатов. И если дело Ивана Голунова запомнилось триумфом общественного резонанса, то в дальнейшем ситуация кардинально изменилась к худшему: 9-летний срок антикоррупционному расследователю Алексею Навальному, 15-летний — публицисту и руководителю карельского отделения «Мемориала» Юрию Дмитриеву, 22-летний — журналисту Ивану Сафронову, вынужденная ликвидация движения «Открытая Россия», 4-летнее условное лишение свободы правозащитнице Анастасии Шевченко, закрытие «Мемориала» и «Астреи» — список, увы, значительно внушительней, чем несколько упомянутых выше примеров. Только за один 2021-й в России более 100 лиц были признаны «иноагентами», а число политзаключенных превысило 1000. Закономерно, что в стране царит страх перед репрессиями, но, впрочем, даже он не останавливает верных своему делу журналистов и правозащитников. С чем же им приходится сталкиваться в попытках установить справедливость?
Взаимоотношения между властью и журналистикой — критический аспект для понимания государственного режима. Он проливает свет не только на политическую систему, но и на культуру среды, ее общественную жизнь. Между тем, в современной России журналистика зачастую оказывалась втянута во внутриэлитные конфликты, в основном сводившиеся к борьбе за власть и за сохранение или перераспределение таковой.
У власти — у любой власти — всегда были и всегда будут рычаги воздействия. Классический пример из истории журналистики — судьба одной из газет Бенджамина Харриса в 1690-м. Покинувший Англию из-за репрессий властей издатель в первом — и единственном — выпуске «Publick Occurencies both Foreign and Domestick» коснулся табуированного вопроса о положении индейцев. Вскоре губернатор штата лишил Харриса и его газеты, и его свободы, а лицензирование СМИ превратилось в важную бюрократическую процедуру, предоставляющую органам власти возможность для определенной фильтрации.
Формально гарантированная Конституцией РФ свобода прессы все равно остается «подвластной» — например, в условиях военного положения. Кроме того, журналисты (а с ними и правозащтники, и научные сотрудники), публикуя ту или иную информацию, пусть даже полученную из открытых источников или от официальных лиц, рискуют быть привлеченными к суду за раскрытие государственной тайны, государственную измену или шпионаж в пользу врагов — весьма эффективные инструменты воздействия (из-за весьма размытых формулировок). Последние 3 года из практики российского правосудия тому красноречивое доказательство.
Право судить
В России преследование журналистов не являлось экстраординарным событием и до 2022-го года. Показательным во многих смыслах стало дело Ивана Голунова, задержанного летом 2019-го в подозрении на сбыт наркотиков. Наркотики в итоге у Голунова нашли: они были подброшены журналисту сотрудником правопорядка, о чем сам Голунов и заявил, категорически отвергнув свою причастность. Дальнейшее, кажется, никто из властных структур и не мог предположить: вопиющая несправедливость, сфабрикованность дела и роль полицейских в инсценировке спровоцировали масштабные протестные кампании, размах которых мог лишь удивить правоохранительные органы власти. Сейчас сложно представить, но в течение нескольких дней МВД прекратило уголовное расследование и уволило пять полицейских, принимавших участие в задержании (лишь один из них признал свою вину).
Безусловно, вызванный общественный резонанс сыграл свою роль против беззакония по отношению к Ивану Голунову. И не только. Размах общественной кампании продемонстрировал готовность людей бороться за правду и за справедливость. Подобное едва ли могло остаться незамеченным в правительственных кругах. За последующие два с половиной года закон «усовершенствовали» и «доработали» настолько, что даже мирно стоящие люди стали злостными нарушителями того самого порядка, за правами которого следят полицейские.
На «эволюцию» преследований против журналистов в России указывает и их масштаб — от личностей и до целых редакций СМИ. Отдельно взятые журналисты продолжают «заслуживать» внимания властей, но значительно масштабнее — закрывать редакции целиком. Так, от «Новой газеты» власть избавляется словно от свидетеля, заставшего убийцу в момент совершения преступления. Впрочем, Верховный суд РФ в своих действиях видит сугубо профилактические цели. За один лишь сентябрь были отозваны лицензии у печатной и электронной версий «Новой газеты», а издание «Новая рассказ-газета» лишилось свидетельства о своей регистрации. Таковы принципы нынешней «профилактики».
Разоблачающие материалы, складывание цельной и не утешительной для власти картины из мелких кусочков доступных и проверенных данных и фактов, разбросанных по офшорам, информация из внутренней правительственной кухни… Чем ощутимее закипает информационное поле после публикаций, тем обостряется нужда в контроле неподконтрольных. С февраля 24-го 2022-го не видеть это — значит намеренно отворачиваться в другую сторону.
В настоящее время явное и ничем не оправданное использование правовой сферы в корыстных, захватнических интересах государственной власти выглядит логичным шагом той политики, которая строилась перед нашими глазами, но в которую немногие готовы были поверить. Государство, как форма организации общества, обладает аппаратом управления и принуждения. Управлять необходимо на многих уровнях, в том числе и институтом права или же институтом журналистики. Однако, понятие «управление» в российских политических кругах воспринимают, видимо, слишком буквально.
Сомнения о справедливости отечественной судебной системы тянутся еще из советской эпохи (однако нынешняя власть не принимает это в учет, когда именует Россию правопреемницей СССР): «Сейчас в СССР место бывшего сената занимает “Верховный суд”. Он — вершина лестницы советских судебных инстанций; он — блюститель права и справедливости (допустим — “классовой”); он — создатель судебных традиций и блюститель правды, быстроты и точности отправления всех судебных функций. Если не благополучно в “верховном судилище”, чего можно требовать от подчиненных ему более низких и низших инстанций! > В РСФСР в самых «животрепещущих» случаях, где речь идет о живых людях, присужденных к тюрьме, ссылке и т.п., когда сам Верховный суд отменяет произнесенный низшей инстанцией приговор и поставляет «немедленно освободить» осужденного, это — “немедленное освобождение” почти всегда затягивается на “неопределенное время”» (выдержки из статьи «Судъ правый и скорый», опубликованной в эмигрантской газете «Последние новости» 22-го августа 1939-го).
Стала ли понятнее или благосклоннее к людям буква «закона»? Напротив, само слово «суд» перестало иметь в России хоть какую-либо связь с понятиями о справедливости и честности. Нынешнее «судилище» напоминает мифического, но порой отчетливо обозримого цербера, верно и покорно сидящего на поводке у российской власти. В большинстве своем то же самое произошло и с журналистикой, по крайней мере с традиционной журналистикой. Кремлевские СМИ воспринимаются осведомленной аудиторией не иначе как синоним пропаганды и манипулирования общественным сознанием.
Единственное информационное поле в России, где информация из разных источников еще возможна, — цифровая среда. Цифровизация помогла журналистике в России остаться живой. Более того, внутри России до сих пор доступны многие международные хостинги, не требующие VPN-приложений, а русскоязычные лидеры свободных мнений, даже несмотря на непрекращающийся «Роском-Надзор», могут быть услышаны через самые разные платформы. На долго ли? Ведь правительство РФ активно «прорабатывает» интернет-среду, обеляя своих и очерняя чужих…
Зачистки в интернете
В интернет-среде оппозиционные и независимые медиаиздания стали настоящим вызовом для российских властных элит. С учетом скорости распространения материалов и их охвата обнажались темы, зачастую выходящие за пределы публикуемых, среди которых — деятельность ЧВК «Вагнер» и ее связь с Евгением Пригожиным (лишь в сентябре, спустя 8 лет, признавшим таковую), владения первых лиц страны, финансовые схемы и др. Профессиональная деятельность негосударственных журналистов способна если не разбивать, то точно подрывать иллюзии, выстраиваемые правительством РФ годами, порождать крамольные вопросы о правомерности утверждений об «особой миссии, очевидного превосходства перед Западом» и, в целом, помогать вопрошать и пересматривать отношение к нынешней власти и навязанной ею картине мира (статья «Медузы» о тех, кто был на войне и их отношении к ней и к мобилизации).
Очевидно, что отношения власти с журналистикой «эволюционировали» вместе с консолидацией режима Путина — от попыток выстроить сложную систему балансировки «кнута и пряника» с помощью манипулятивно-репрессивного «приручения» и до брутальной посадки «на цепь» с помощью примитивного админресурса и репрессивного законодательства. Удивительно ли, что «создание дополнительного механизма защиты прав и свобод граждан в цифровой среде» пришлось на июль 2021-го — лишь год спустя крайне противоречивого референдума по Конституции РФ и за полгода до ничем не обоснованного и ничем не продиктованного вторжения на территорию Украины.
В предписаниях к закону отмечается, что «недостоверная или порочащая честь информация» может быть удалена, минуя каноны судебного порядка. Заявления рассматриваются на уровне прокуратуры, а Роскомнадзор выполняет роль исполнителя. Кроме того, в случае отказа ресурса удалить информацию или же несогласия с решением прокуратуры надзорный комитет уполномочен ограничить «доступ к информационным ресурсам, распространяющим указанную информацию». Другими словами, заблокировать.
И в этом нет ничего нового: В. Путин неоднократно высказывался о глобальной сети, начиная в комплиментарных тонах и постепенно двигаясь в сторону угроз, которые сеть вместе с собой несет. Можно лишь добавить, что между репликами Путина и событийным контекстом тех дней, когда они были произнесены, существует заметная невооруженным глазом корреляции.
Без права на защиту
При этом несколько лет назад правозащитная организация «Агора» в своем докладе «Россия. Свобода интернета 2016: на военном положении» констатировала явные признаки государственной интернет-цензуры. Фраза «на военном положении» звучала пророчески, а сейчас лишь демонстрирует последовательно выстроенную правительственную политику «уголовного шантажа» (от угроз уголовного преследования оппозиционным политикам, как Дмитрию Гудкову, вынужденно покинувшим Россию, и до недавно принятых законах УК РФ о дискредитации российской армии и о фейках, а также ужесточения уголовных наказаний в период мобилизации и военного времени) по отношению к собственным гражданам.
Между тем, «Агора» оказалась в числе 73 НКО, на чью сторону встал ЕСПЧ, признавший в середине июня закон об «иноагентах» нарушающим право на свободу собраний и объединений. Однако, к тому моменту в РФ уже был принят свой закон о неисполнении решений ЕСПЧ.
Таким образом, правозащитные организации, традиционно отстаивающие права политических заключенных, журналистов и людей, ставших жертвами несправедливого преследования, оказались среди противников правящего режима. Так, например, двое из адвокатов Ивана Сафронова — Иван Павлов и Дмитрий Талантов — сами стали фигурантами уголовных дел, последнему и вовсе грозит до 15 лет тюрьмы. О критичности ситуации в области прав свидетельствует совместный доклад, подготовленный 10 правозащитными НКО, среди которых ОВД-Инфо, «Насилию.нет», Центр защиты прав человека «Мемориал», «Гражданский контроль», «Общественный вердикт», «Сфера», «Правовая инициатива», Центр защиты прав СМИ, Движение сознательных отказчиков и International Committee of Indigenous Peoples of Russia. В докладе приводятся факты и свидетельства о политически мотивированных репрессиях, беспрецедентном уровне подавления прав и свобод, невозможности проводить мирные митинги, а следовательно, порабощении гражданского общества, введении военной цензуры, насилии и преследованиях.
В сентябре Совет ООН по правам человека осудил власти РФ за преследования противников войны. Также с осуждением преследования правозащитников выступила специальная докладчица ООН Мэри Лоуор, выразившая в своем выступлении обеспокоенность относительно поправок к Уголовному кодексу РФ, которые касаются «доверительного сотрудничества» с международными организациями и предусматривают тюремный срок до 8 лет. Как отметила специалистка, нет никаких оснований предполагать, что закон не станет еще одним оружием преследования правозащитников и дополнительным шагом для «удушения гражданского общества».
И если раньше «удушение» могли почувствовать лишь активисты, журналисты, оппозиционные политики и правозащитники, то есть напрямую связанные с политической и общественной жизнью российского государства, то после начала «частичной мобилизации» то самое «удушение» стало заметным и рядовому россиянину, и рядовой россиянке, каждый из которых, оказавшись на войне, рискует заплатить за нее своей собственной жизнью. И если до 21-го сентября в городах России жизнь текла — или создавали видимость, что течет — в привычном русле, то 21-го числа многие узнали не только о том, что случилось 24-го февраля, но и о том, что война касается россиян и требует их кровопролития.
Репрессивные методы российской власти теперь не устрашающий элемент борьбы с неугодными, а официальный способ управления «гражданским обществом», вернее — его подавления. Именно против этого и восстают храбрые и бесстрашные журналисты, предоставляющие объективную информацию внутри РФ, и не менее храбрые и бесстрашные правозащитники, отстаивающие права и свободы гражданского общества и тех, кто оказался один на один с репрессивной буквой закона.
Именно они отстаивают право России — свободной России — на будущее.